Деды (отрывок из повести «Достучаться до..»)

Было бы непростительным грехом и большим неуважением не вспомнить и не рассказать о своих дедах, которые прошли все ступени кромешного ада, при этом успели дать нам жизнь, привить добрые традиции, воспитать в духе времени, оставить о себе светлую добрую память.

И хочется надеяться, что после всего пережитого их души обрели покой и наполнились блаженством, живя где-то там, в неведомых для нас, живых, далеких далях, радуются и переживают вместе с нами. Стараются помочь нам сквозь другое измерение, сквозь призму времени, уберечь нас от бед и страданий, которые пришлось вынести им в свои молодые годы.

Деда Степана – папиного отца, я никогда не видел, но слышал о нём много хорошего из рассказов моей бабушки Федосьи Фоминичны. Она частенько рассказывала об их довоенной нелегкой жизни, о том, как дед ушел на войну, а она осталась одна с тремя маленькими детьми, старшему из которых, моему будущему отцу, шел всего лишь пятый год.

Чтобы выжить и прокормить детей в то страшное голодное время ели крапиву, лебеду, зимой по ночам выкапывали из-под снега с колхозного поля мерзлую свеклу и картошку, жевали бересту, пытаясь хоть чем-то наполнить и обмануть пустой желудок. Интересно, о чем думала бабушка в голодные, холодные ночи, когда воровала мерзлую картошку с заснеженного поля, некогда принадлежавшего их семье. Родители бабушки были зажиточными крестьянами, имели свое большое поле, много разной скотины и были хозяевами деревенской мельницы. Когда началась коллективизация, они одними из первых, добровольно, вступили в колхоз, передав в него всё нажитое трудом и потом добро.

На волжских берегах, в 1942 году, в битве за Сталинград пропал без вести дед Степан. Он погиб, как и тысячи других солдат, тела которых, изуродованные до неузнаваемости минами, снарядами, военной техникой, не обрели нормальной, человеческой могилы и до сих пор пребывают в безвестности. Не найденные или неопознанные, в полном безмолвии они лежат где-то в кровью пропитанной земле. Миллионы людей и многие народы были пропущены через шнек мясорубки кровавой, безжалостной войны. Более 50 миллионов людских судеб были перемолоты и уничтожены жерновами адской машины. Горе не коснулось, не постучалось, а бесцеремонно вломилось в каждый дом, в каждую семью, исковеркав и поломав великое множество человеческих жизней.

Бабушка Федосья 50 лет прождала своего мужа, надеясь на чудо, придумывая разные истории о возвращении его домой. В 1992 году она ушла из жизни с мыслью о том, что может там, на небесах, отыщет своего без вести пропавшего Степана.

Жизнь и судьба второго моего деда, по маминой линии, преподнесла ему безмерные, мучительные, нечеловеческие испытания. Уже на шестой день войны деда Володю, в возрасте шестнадцати лет, вместе с семнадцатилетним братом и тысячей других, крепких и здоровых юношей, гнали через оккупированную Польшу на каторжные работы в фашистскую Германию.

Семья деда до войны проживала в деревне Сосновка на советско-польской границе. 21 июня 1941 года они легли спать при коммунистах, а проснулись при фашистах. Всю работоспособную молодёжь немцы отправили на работы в Германию, остальных жителей расстреляли, а деревню спалили дотла. Четыре года адских работ по всей Германии, в обнимку со смертью, меняя бараки лагерей – было только началом его мучений и горьких страданий. Деда после разгрома и капитуляции фашистской Германии вновь отправили по этапу, но уже в другие лагеря, в тайгу на лесоповал. В очередной раз безжалостно и несправедливо судьба распорядилась его жизнью. Так он очутился на Северном Урале, в глухой тайге, где и встретил мою бабушку Просковью Николаевну.

Бабушка была старше деда на три года, она всю войну проработала машинистом паровоза, и только после победы, когда мужчины стали возвращаться с фронта домой, ей предложили работу полегче – продавцом в магазине. Она одна воспитывала двух дочерей. Через месяц после первой встречи и знакомства они сошлись и начали новую жизнь. Спустя два года у них родилось еще двое детей: дочь и сын.

Старшая дочь Людмила стала моей мамой. Про таких людей, как мой дед, говорят: «Человек с большой буквы». Сколько на его долю выпало страданий и бед, а все равно в душе у него сохранилась любовь к детям, внукам и ко всему живому. Его голубые глаза, в которых больше не осталось слез, излучали доброту и усталость. Он словно боялся кого-то обидеть или оставить без внимания. При всей занятости на работе в лесу и дома по хозяйству, он находил и уделял нам то самое драгоценное время, которого постоянно не хватает у взрослых для детей. Простой, с открытой душой, с располагающей улыбкой на лице, он пленил детские сердца. У нас не было от него тайн, мы его не боялись и поэтому, наверное, делились секретами, неудачами и радостями, своими впечатлениями и проделками. Он не то чтобы наказать, он даже пожурить нас не мог по доброте своей.